Живо! И действенно...

Евангелия свидетельствуют, что Иоанн был самый великий пророк из рожденных женами. Но сегодня у него почему-то поразительно мало последователей среди популярных и не очень проповедников благой вести.
  Прислушайтесь, обремененные грехом и жаждущие живой воды, а также и вы, христиане последнего времени, как из глубины веков звучит его пламенный голос:
  - Порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойные плоды покаяния, и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь!
  - Позвольте, уважаемый, да разве ж это бальзам? Это же уксус на рану!- скажут, и согласно кивнут сегодня многие, называющие себя именем Христа.
  Но к Иоанну приходили сами, исповедуя грехи и крестясь в Иордане. Вся заиорданская страна! Акриды ли и дикий мед были причиной? Или слово истины, прожигающее до костей? Оно и сегодня живо и действенно.

Однажды осенью, стоя по колено в воде, я ловил рыбу. Улова почти не было. Вдруг шум переката был нарушен. Издали на берегу кто-то появился, громко крича на другой, весьма отдаленный берег и двигаясь в мою сторону. "С кем это он там говорит?"- подумал я, вглядываясь в пустынный берег.
  Когда он поравнялся со мною, я все понял. Парень был крепко выпивши, но на ногах держался.
  - Ну что, клюет?- крикул он, поравнявшись со мной.
  - Клюет-клюет,- ответил я с одной мыслью, чтобы он поскорее прошел. Меньше всего хотелось объясняться с подвыпившим парнем.
  Он не уходил, все повторяя свой вопрос. Но до меня было далековато, берег - болотистый. В конце концов, ему надоело, он отправился дальше и вскоре исчез за поворотом.
  Засобирался и я в ту же сторону. Подойдя к кромке леса, вдруг увидел его. Он лежал навзничь на зеленой траве у воды, раскинув руки в стороны. Молодой, хорошо одетый, с красивыми глазами. Лежал без движения, как убитый. Я нагнулся - дышит. Пахнет одеколоном. Растолкал его:
  - Вставай, подхватишь болячку.
  - Не-е-т!
  - Вставай,- говорю,- пропадешь! Покайся, а то попадешь прямо в пекло!
  - Ну вы мне это перестаньте ...!- он употребил слово из своего небогатого запаса, не меняя позы.
  Убеждать было бесполезно. Пошел я. Одеколон - случай особый. Есть у П.Проскурина рассказ, как бригада сплавщиков на Колыме перепилась одеколоном. Вышли на берег двое завербованных после службы в армии, дико посмотрели друг на друга. "Да я, - говорит один,- сейчас на ту сторону переплыву!" Не помню, что ответил другой, но оба они разделись и прыгнули в воду. Дело было осенью, по широкой, с пару километров, реке несло молевой лес, а то и просто вывернутые с корнем деревья. На середине одеколон выветрился, и они поняли, что дела плохи, а спасать некому. В таких случаях, как правило, утопающие молятся Богу. Ничего не написал об этом советский писатель, но фронтовики говорят, что под бомбежкой атеистов нет, молятся все. Доплыли они оба.
  Я отошел уже далеко, когда услышал за собой топот. Бежит, догоняет меня "убитый".
  - Вы такой классный дядька! Вы мне так хорошо сказали!
  "Это про пекло-то"- думаю.
  - Я вам помогу нести!- говорит он и забирает у меня тяжелый мешок. Падает, и, наконец, выпрашивает нести дрова.
  - Я и сам донесу, а ты лучше послушай, что я тебе расскажу.
  Мы идем по осеннему лесу, и я рассказываю ему про его грех, про суд Божий, про спасение через Христа. Зовут его Роман, он сын фермера, а мама у него, по его словам, верующая. Он плачет. Говорю ему:
  - Не верю я пьяным слезам, ты лучше на трезвую голову скажи: "Боже, помилуй Рому, ради Христа помилуй".
  Потом еще сидим на берегу у лодки, беседуем, он плачет. Дарю ему маленькое Евангелие и приглашаю заходить.
  Я поплыл, а он еще долго сидел на берегу, глядя мне вослед и обхватив голову руками.
  Спаси его, Господи! Рому из Романовской балки.