Ночная проповедь

Рейсового автобуса на село все не было. Немногочисленные пассажиры, промерзнув на ветру, понемногу стали расходиться. Он ушел с остановки последним. Подзарядив аккумулятор, долго пытался завести автомобиль, но только основательно "посадил" его. Вторая попытка зарядки кончилась тем же: двигатель вращался самую малость.

Оставались лыжи. Старые проверенные лыжи с надежным "прыжковым" креплением. Правда, с тех пор, как он ходил на них позапрошлой зимой, куда-то запропастилась лыжная палка. К счастью, в кладовой нашлась дюралевая ручка от старой швабры, а приделать к ней темляк и наконечник не составляло труда.

Когда он выходил из дома, уже вечерело. Садилось солнце, и северный ветер чуть поутих. У крайних домов зашел в ларек купить кое что в дорогу: путь был не близкий, а время позднее.

Прочищенная и накатанная дорога давалась споро, он согрелся от ходьбы и даже расстегнул ворот. Мороза было около 20-ти, он знал это по своим усам, этому многократно проверенному термометру, - когда они начинали подмерзать. Выйдя к концу жилья, обнаружил, что снег прочищен и дальше, до соседнего села. Шлось легко и он наблюдал за коротким зимним закатом. Наконец, на взгорке у кладбища дорога кончилась и начались сугробы. Собственно, снег был не глубокий, но с заносами, а кое-где виднелась открытая земля. Лыжи проваливались, но скользили без отдачи. Разрезаемый носками лыж снег змеился и улетал назад. Наконец, он вышел в чистое поле.

Солнце зашло и небосвод потемнел. Но было на удивление светло. В высоком ночном небе сияли звезды. Они то и дело подмигивали от сильного ветра, но их свет все же отражался от снега и путь был хорошо виден. На горизонте виднелись зарева от дальних сел. Впереди ярко светилась Медведица. Но ему приходилось больше смотреть под ноги, выбирая лыжню. Зато мыслям было просторно.

Дело, за которым он шел, было, в общем-то, простым. Присмотреть за соседской старушкой, наколоть ей дров, лучины, принести воды из колодца, купить хлеба и молока. Покормить приблудившуюся собаку. Нельзя сказать, что в большом селе сделать это было некому. Но так уж сложилось с годами, что эту обязанность он добровольно взял на себя и старался исполнять ее, насколько позволяло свободное от работы время. Резкое похолодание и метель, а теперь еще и штормовое предупреждение - все это вызывало в нем тревогу.

Между тем, заснеженная дорога вышла на перегиб, защитная лесопосадка закончилась, и встречный ветер еще сильнее набросился на него. Впереди виднелись огни корейских балаганов - оббитых рубероидом сарайчиков. "Как там можно жить в чистом поле?" - подумалось ему. Снег был везде одинаков, и он решил срезать угол поля. Пройдя с сотню метров, понял, что брюки на нем слабоваты: стали подмерзать колени и продуваться промежность. Пришлось остановиться и вынуть из рюкзака брезентовую штормовку. Повязав ее рукавами назад, прикрыл колени, и они согрелись. Еще через сотню метров понял, что рискует поморозить лицо. Достав шарф, повязался им. Путь пролегал через лощинку. Спустившись, он потерял из виду огни балаганов, и тут лопнула лямка рюкзака.

Собственно, это был и не рюкзак, а школьный ранец младшего сына, за ненадобностью валявшийся в кладовой. Искусственная кожа не выдержала мороза. Вот это было уже совсем ни к чему. Чтобы рюкзак на свалился, пришлось идти, приподняв плечо, небольшими шагами. Ориентировался он по-прежнему на зарево, и как-то не придал значения тому, что ветер стал дуть в левую щеку. Он шел и шел, удивляясь, почему так долго нет лесополосы слева. Он приписывал это своей усталости. Стало сосать в желудке - он отмахал уже добрый десяток километров. Настроение было неважным, и он начал молиться. Шел и молился, прославляя Бога. Так идти было значительно легче. Наконец, показались долгожданные деревья. Посадка была совсем не такой, какой он помнил ее с лета. Присев на рюкзак, немного отдохнул, а когда стала остывать мокрая спина, пошел дальше, на зарево.

Отмахав еще несколько километров, стал удивляться, что ожидаемого сада все нет и нет. Еще через время, наконец, показались деревья. Очень кстати, подумал он. Достав из рюкзака продукты, попробовал отломать хлеб, но он основательно задубел. Откусив пару раз колбасы, долго пережевывал. Больше есть не хотелось, хотелось пить. Почувствовав в ногах сырость, встал и начал собираться.

За лесополосой, к его удивлению, шло накатанное шоссе. Откуда? Он туго соображал... Да ладно... Мало ли... Идя по нему, наконец стал узнавать сломанные от прошлогоднего гололеда деревья. Стой! Да ему в другую сторону! А зарево впереди? Да это же от соседнего села! Еще в лощинке за всеми приключениями он перепутал их. Надо же! Столько ходил на лыжах, а так опростоволосился. Почему не смотрел на звезды? Почему не среагировал на перемену ветра? Расслабился, понадеялся на свой опыт, - казнил он себя.

В открытом поле дорогу пришлось искать по столбам. Но вот впереди показалось село, и у крайних домов залаяли собаки. Он вышел на улицу и остановился. Она была прочищена и лыжи зашоркали по песку. Он наклонился, чтобы снять их. Собаки на привязи разрывались. На крыльце появился хозяин с фонарем. Он вышел за ворота: все было понятно, и он для порядка долго светил в другую сторону. Там было безлюдно. Наконец, любопытство взяло верх над врожденной крестьянской деликатностью, и он направил фонарик прямо в лицо.
- Опусти, это не прилично, - попросил он, стоя перед крестьянином с лыжами на плече. Тот опустил, не зная, что сказать.
- Что случилось, у тебя проблемы? - спросил он крестьянина.
- Нет у меня никаких проблем! - энергично возразил тот.
- Да нет, я все же думаю, есть.
- Какие?
- Встреча предстоит тебе с Господом Богом, а ты не готов.
- Встреча? А когда?
- Не знаю я этого. Не знаю, - он еще помолчал немного, постоял и ушел в темноту.

Кто знает, может быть весь этот ночной маршрут был проделан именно ради одного этого человека. Да, наверное. Потому, что он никак не должен был идти в тот день. Это была пятница, рабочий день. А он перепутал дни недели.

Он просто перепутал дни.

Но у Господа Бога ничего не бывает перепутано. Ибо Он хочет, "чтобы все люди спаслись и достигли познания истины" (1Тим.2:4).